Неточные совпадения
— Ну, слушай, этот
раз возьму, и то из сожаления только, чтобы не провозился напрасно. Но если ты привезешь в другой
раз, хоть
три недели канючь — не
возьму.
После небольшого послеобеденного сна он приказал подать умыться и чрезвычайно долго
тер мылом обе щеки, подперши их извнутри языком; потом,
взявши с плеча трактирного слуги полотенце, вытер им со всех сторон полное свое лицо, начав из-за ушей и фыркнув прежде
раза два в самое лицо трактирного слуги.
Раскольников
взял газету и мельком взглянул на свою статью. Как ни противоречило это его положению и состоянию, но он ощутил то странное и язвительно-сладкое чувство, какое испытывает автор, в первый
раз видящий себя напечатанным, к тому же и двадцать
три года сказались. Это продолжалось одно мгновение. Прочитав несколько строк, он нахмурился, и страшная тоска сжала его сердце. Вся его душевная борьба последних месяцев напомнилась ему
разом. С отвращением и досадой отбросил он статью на стол.
Он
взял его одной рукой за волосы, нагнул ему голову и
три раза методически, ровно и медленно, ударил его по шее кулаком.
В целой чашке лежит маленький кусочек рыбы, в другой
три гриба плавают в горячей воде, там опять под соусом рыбы столько, что мало один
раз в рот
взять.
Не давайте…» — «Да они
три раза взяли с меня натурою, — сказал я, — теперь вот…» Я бросил им по мелкой монете.
Подробнее на этот
раз ничего не скажу, ибо потом все объяснится; но вот в чем состояла главная для него беда, и хотя неясно, но я это выскажу; чтобы
взять эти лежащие где-то средства, чтобы иметь право
взять их, надо было предварительно возвратить
три тысячи Катерине Ивановне — иначе «я карманный вор, я подлец, а новую жизнь я не хочу начинать подлецом», — решил Митя, а потому решил перевернуть весь мир, если надо, но непременно эти
три тысячи отдать Катерине Ивановне во что бы то ни стало и прежде всего.
Понаслаждался, послушал, как дамы убиваются, выразил
три раза мнение, что «это безумие»-то есть, не то, что дамы убиваются, а убить себя отчего бы то ни было, кроме слишком мучительной и неизлечимой физической болезни или для предупреждения какой-нибудь мучительной неизбежной смерти, например, колесования; выразил это мнение каждый
раз в немногих, но сильных словах, по своему обыкновению, налил шестой стакан, вылил в него остальные сливки,
взял остальное печенье, — дамы уже давно отпили чай, — поклонился и ушел с этими материалами для финала своего материального наслаждения опять в кабинет, уже вполне посибаритствовать несколько, улегшись на диване, на каком спит каждый, но который для него нечто уже вроде капуанской роскоши.
Прежде Макбета у нас была легавая собака Берта; она сильно занемогла, Бакай ее
взял на свой матрац и две-три недели ухаживал за ней. Утром рано выхожу я
раз в переднюю.
Чуб не без тайного удовольствия видел, как кузнец, который никому на селе в ус не дул, сгибал в руке пятаки и подковы, как гречневые блины, тот самый кузнец лежал у ног его. Чтоб еще больше не уронить себя, Чуб
взял нагайку и ударил его
три раза по спине.
Одним словом, Анфуса Гавриловна оказалась настоящим полководцем, хотя гость уже давно про себя прикинул в уме всех
трех сестер: младшая хоть и
взяла и красотой и удалью, а еще невитое сено, икона и лопата из нее будет; средняя в самый
раз, да только ленива, а растолстеет — рожать будет трудно; старшая, пожалуй, подходящее всех будет, хоть и жидковата из себя и модничает лишнее.
Вот с отцом у Галактиона вышел с первого
раза крупный разговор. Старик стоял за место для будущей мельницы на Шеинской курье, где его
взяли тогда суслонские мужики, а Галактион хотел непременно ставить мельницу в так называемом Прорыве, выше Шеинской курьи версты на
три, где Ключевая точно была сдавлена каменными утесами.
— Даст ему дед пятишницу, он на
три рубля купит, а на десять украдет, — невесело говорила она. — Любит воровать, баловник!
Раз попробовал, — ладно вышло, а дома посмеялись, похвалили за удачу, он и
взял воровство в обычай. А дедушка смолоду бедности-горя до́сыта отведал — под старость жаден стал, ему деньги дороже детей кровных, он рад даровщине! А Михайло с Яковом…
— Как не удалось! Я рассказал же прошедший
раз, как
три целковых украл, так-таки
взял да и рассказал!
— Если вы говорите, — начала она нетвердым голосом, — если вы сами верите, что эта… ваша женщина… безумная, то мне ведь дела нет до ее безумных фантазий… Прошу вас, Лев Николаич,
взять эти
три письма и бросить ей от меня! И если она, — вскричала вдруг Аглая, — если она осмелится еще
раз мне прислать одну строчку, то скажите ей, что я пожалуюсь отцу и что ее сведут в смирительный дом…
Раз Смитиха сошлась с этой кумой (помнишь, у Бубновой девка-то набеленная? — теперь она в смирительном доме), ну и посылала с ней это письмо и написала уж его, да и не отдала, назад
взяла; это было за
три недели до ее смерти…
Дорога от М. до Р. идет семьдесят верст проселком. Дорога тряска и мучительна; лошади сморены, еле живы; тарантас сколочен на живую нитку; на половине дороги надо часа
три кормить. Но на этот
раз дорога была для меня поучительна. Сколько
раз проезжал я по ней, и никогда ничто не поражало меня: дорога как дорога, и лесом идет, и перелесками, и полями, и болотами. Но вот лет десять, как я не был на родине, не был с тех пор, как помещики
взяли в руки гитары и запели...
Наконец и они приехали. Феденька, как соскочил с телеги, прежде всего обратился к Пашеньке с вопросом:"Ну, что, а слюняй твой где?"Петеньку же
взял за голову и сряду
три раза на ней показал, как следует ковырять масло. Но как ни спешил Сенечка, однако все-таки опоздал пятью минутами против младших братьев, и Марья Петровна, в радостной суете, даже не заметила его приезда. Без шума подъехал он к крыльцу, слез с перекладной, осыпал ямщика укоризнами и даже пригрозил отправить к становому.
Я так и сделал:
три ночи всё на этом инструменте, на коленях, стоял в своей яме, а духом на небо молился и стал ожидать себе иного в душе совершения. А у нас другой инок Геронтий был, этот был очень начитанный и разные книги и газеты держал, и дал он мне один
раз читать житие преподобного Тихона Задонского, и когда, случалось, мимо моей ямы идет, всегда, бывало,
возьмет да мне из-под ряски газету кинет.
— Да что, сударь, не на что смотреть! Не узнаешь, что и ешь: немцы накладут в кушанье бог знает чего: и в рот-то
взять не захочется. И перец-то у них не такой; подливают в соус чего-то из заморских склянок…
Раз угостил меня повар Петра Иваныча барским кушаньем, так
три дня тошнило. Смотрю, оливка в кушанье: думал, как и здесь оливка; раскусил — глядь: а там рыбка маленькая; противно стало, выплюнул;
взял другую — и там то же; да во всех… ах вы, чтоб вас, проклятые!..
— Как там один мастер
возьмет кусок массы, бросит ее в машину, повернет
раз, два,
три, — смотришь, выйдет конус, овал или полукруг; потом передает другому, тот сушит на огне, третий золотит, четвертый расписывает, и выйдет чашка, или ваза, или блюдечко.
И вот, по какому-то наитию, однажды и обратился Александров к этому тихонькому, закапанному воском монашку с предложением купить кое-какие монетки. В коллекции не было ни мелких золотых, ни крупных серебряных денег. Однако монашек, порывшись в медной мелочи,
взял три-четыре штуки, заплатил двугривенный и велел зайти когда-нибудь в другой
раз. С того времени они и подружились.
Александров справился с ним одним
разом. Уж не такая большая тяжесть для семнадцатилетнего юноши
три пуда. Он
взял Друга обеими руками под живот, поднял и вместе с Другом вошел в воду по грудь. Сенбернар точно этого только и дожидался. Почувствовав и уверившись, что жидкая вода отлично держит его косматое тело, он очень быстро освоился с плаванием и полюбил его.
Женат он был во второй
раз на молоденькой и хорошенькой,
взял за ней приданое и, кроме того, имел
трех подросших дочерей.
Теперь, решив украсть, я вспомнил эти слова, его доверчивую улыбку и почувствовал, как мне трудно будет украсть. Несколько
раз я вынимал из кармана серебро, считал его и не мог решиться
взять. Дня
три я мучился с этим, и вдруг все разрешилось очень быстро и просто; хозяин неожиданно спросил меня...
Сын молча
взял цеп, и работа пошла в четыре цепа: трап, та-па-тап, трап, та-па-тап… Трап! — ударял после
трех раз тяжелый цеп старика.
Намедни прихожу — лежит книга;
взял, из любопытства, развернул да
три страницы
разом и отмахал.
Старик
взял его обеими толстыми руками за голову, поцеловал
три раза мокрыми усами и губами и заплакал.
Уж я после узнал, что меня
взяли в ватагу в Ярославле вместо умершего от холеры, тело которого спрятали на расшиве под кичкой — хоронить в городе боялись, как бы задержки от полиции не было… Старые бурлаки, люди с бурным прошлым и с юности без всяких паспортов, молчали: им полиция опаснее холеры. У половины бурлаков паспортов не было. Зато хозяин уж особенно ласков стал:
три раза в день водку подносил с отвалом, с привалом и для здоровья.
Глеб провел ладонью по высокому лбу и сделался внимательнее: ему не
раз уже приходила мысль отпустить сына на заработки и
взять дешевого батрака. Выгоды были слишком очевидны, но грубый, буйный нрав Петра служил препятствием к приведению в исполнение такой мысли. Отец боялся, что из заработков, добытых сыном, не увидит он и гроша. В последние
три дня Глеб уже совсем было решился отпустить сына, но не делал этого потому только, что сын предупредил его, — одним словом, не делал этого из упрямства.
— Месяц и двадцать
три дня я за ними ухаживал — н-на! Наконец — доношу: имею, мол, в руках след подозрительных людей. Поехали. Кто таков? Русый, который котлету ел, говорит — не ваше дело. Жид назвался верно.
Взяли с ними ещё женщину, — уже третий
раз она попадается. Едем в разные другие места, собираем народ, как грибы, однако всё шваль, известная нам. Я было огорчился, но вдруг русый вчера назвал своё имя, — оказывается господин серьёзный, бежал из Сибири, — н-на! Получу на Новый год награду!
— Хорошо, что заранее, по крайней мере, сказала! — проговорил князь почти задыхающимся от гнева голосом и затем встал и собрал все книги, которые приносил Елене читать,
взял их себе под руку, отыскал после того свою шляпу, зашел потом в детскую, где несколько времени глядел на ребенка; наконец, поцеловав его горячо
раза три — четыре, ушел совсем, не зайдя уже больше и проститься с Еленой.
— Я
раз только брала, — сказала она дрожащим голосом. — Я у вашей супруги
взяла три рубля… Больше не брала…
— Перестаньте ребячиться, — сказал Германн,
взяв ее руку. — Спрашиваю в последний
раз: хотите ли назначить мне ваши
три карты? — да или нет?
Люк Арадан! Вы, имея дело с таким неврастеником-миллионером, как я, согласились
взять мой капитал в свое ведение, избавив меня от деловых мыслей, жестов, дней, часов и минут, и в
три года увеличили основной капитал в тридцать семь
раз.
Ставленник
три раза сам подавал их игумену, и
три раза игумен возвращал их, а в четвертый
взял.
По этому слову произошло нечто умилительное. Рассыльные, в числе шести человек, взялись за руки и стройно запели «ура!»; урядники подхватили. Мы (я, батюшка и трое кабатчиков), стоявшие тут в качестве посторонних зрителей, тоже увлеклись и,
взявши друг друга за руки, с пением «ура!»
три раза прошлись взад и вперед по селу.
— Цел пока. Кабы не он, отбили бы.
Возьмут. С ним
возьмут, — слабым голосом говорил раненый. —
Три раза водил, отбивали. В четвертый повел. В буераке сидят; патронов у них — так и сеют, так и сеют… Да нет! — вдруг злобно закричал раненый, привстав и махая больной рукой: — Шалишь! Шалишь, проклятый!..
Вот, братцы,
раз этак под утро приезжают к ним
три купца: также поохотиться, видно, захотели; ну, хорошо; парнюха-то и выгляди у одного из них невзначай книжку с деньгами; должно быть, они с ярманки или базара какого к ним завернули; разгорелось у него сердце; а парень, говорю, смирный, что ни на есть смирнеющий; скажи он сдуру солдатке-то про эвти деньги, а та и пошла его подзадоривать, пуще да и пуще,
возьми да
возьми: никто, мол, Петруха, не узнает…
Капочка. Ах! одна минута — и навек все кончено! Шла я вечером откуда-то с Маланьей, вдруг нам навстречу молодой человек, в голубом галстуке; посмотрел на меня с такой душой в глазах, даже уму непостижимо! А потом
взял опустил глаза довольно гордо. Я вдруг почувствовала, но никакого виду не подала. Он пошел за нами до дому и
раза три прошел мимо окон. Голубой цвет так идет к нему, что я уж и не знаю, что со мной было!
Вельчанинов налил ему и стал его поить из своих рук. Павел Павлович накинулся с жадностью на воду; глотнув
раза три, он приподнял голову, очень пристально посмотрел в лицо стоявшему перед ним со стаканом в руке Вельчанинову, но не сказал ничего и принялся допивать. Напившись, он глубоко вздохнул. Вельчанинов
взял свою подушку, захватил свое верхнее платье и отправился в другую комнату, заперев Павла Павловича в первой комнате на замок.
«
Возьми, что хочешь, только мужу не показывайся!»
Раза три я так-то приходил… тиранил ее…
Вот один
раз, это уж на последнем году мужниной жизни (все уж тут валилось, как перед пропастью), сделайся эта кума Прасковья Ивановна именинница. Сделайся она именинница, и пошли мы к ней на именины, и застал нас там у нее дождь, и такой дождь, что как из ведра окатывает; а у меня на ту пору еще голова разболелась, потому выпила я у нее
три пунша с кисляркой, а эта кислярская для головы нет ее подлее.
Взяла я и прилегла в другой комнатке на диванчике.
Никита молча вылез из саней и, придерживая свой халат, то липнувший к нему по ветру, то отворачивающийся и слезающий с него, пошел лазить по снегу; пошел в одну сторону, пошел в другую.
Раза три он скрывался совсем из вида. Наконец он вернулся и
взял вожжи из рук Василия Андреича.
«И царь тот
раза три на дню
Ходил смотреть на дочь свою;
Но вздумал вдруг он в темну ночь
Взглянуть, как спит младая дочь.
Свой ключ серебряный он
взял,
Сапожки шелковые снял,
И вот приходит в башню ту,
Где скрыл царевну-красоту!..
Вошла мать Манефа в свою боковушу,
взяла с полочки молоток и
три раза ударила им по стене. Та стена отделяла ее жилье от Фленушкиных горниц. Не замедлила Фленушка явиться на условный зов игуменьи.
Аксинья Захаровна с дочерьми и канонница Евпраксия с утра не ели, дожидаясь святой воды. Положили начал, прочитали тропарь и, налив в чайную чашку воды, испили понемножку. После того Евпраксия, еще
три раза перекрестясь,
взяла бурак и понесла в моленну.
Роздал рыжий денег старикам, потом встал,
взял плеть, ударил себя
три раза по лбу и пошел домой.
Больше всех хочется Дуне узнать, что такое «духовный супруг». Вот уж год почти миновал, как она в первый
раз услыхала о нем, но до сих пор никто еще не объяснил ей, что это такое. Доходили до Луповиц неясные слухи, будто «араратский царь Максим», кроме прежней жены,
взял себе другую, духовную, а последователям велел брать по две и по
три духовные жены. Егор Сергеич все знает об этом, он расскажет, он разъяснит. Николай Александрыч и семейные его мало верили кавказским чудесам.
Сошел сверху Герасим Силыч, подал деньги Смолокурову. Долго разглядывал Марко Данилыч принесенные бумажки. И меж пальцев-то
тер их, и на свет-то смотрел, и, уверившись наконец, что бумажки годны, сунул их в бумажник, а Чубалову отдал вексель.
Взял Герасим Силыч вексель, с начала до конца внимательно два
раза прочел его и, уверившись в подлинности, надорвал.